Приглашение к путешествию

Не может быть, чтоб ты такой была:

лгала, жила, под тополем ходила,

весь сахар съела, папу не любила

(теперь – и как зовут меня – забыла),

зато, как молодая, умерла.

Но если вдруг – все про меня узнала?

(хотя чего там – углядеть в могиле —

да и вообще: всё про могилы лгут,

то, что в пальто, не может сыпать пылью,

ботинки ноги мертвому не жмут).

Баранов, Долин, я, Шагабутдинов,

когда мы все когда-нибудь умрем,

давайте соберемся и поедем,

мои товарищи, ужасные соседи

(но только если всех туда возьмем) —

в трамвайчике веселом, голубом.

Сперва помедленней, потом быстрей,

быстрей

(о мой трамвай, мой вечный Холидэй) —

и мимо школы, булочной, детсада —

трамвай, которого мне очень надо —

трамвай, медведь, голубка, воробей.

Уж я-то думал, я не упаду,

но падаю, краснея на лету,

в густой трамвай, который всех страшнее

(но зелень пусть бежит еще быстрее,

она от туч сиреневых в цвету,

она от жалости еще темнее) —

и мимо праздника и мимо Холидэя

(теперь о нем и думать не могу)

летит трамвай, свалившийся во тьму.

Хотя б меня спаси, я лучше быть хочу

(но почему я так не закричу?),

а впереди – уже Преображенка.

Я жить смогу, я смерти не терплю,

зачем же мне лететь в цветную тьму

с товарищами разного оттенка,

которых я не знал и не люблю.

Но мимо магазина, мимо центра

летит трамвай, вспорхнувший в пустоту.

Так неужель и ты такой была:

звала меня и трусостью поила,

всех предавала, всех подруг сгубила,

но, как и я, краснея, умерла.

Но если так, но если может быть

(а так со мной не могут пошутить),

моих любовников обратно мне верни

(они игрушечные, но они мои, мои!)

и через зелень, пыльную опять

(раз этих книжек мне не написать), —

с ВДНХ – подбрось над головой —

трамвай мой страшный, красный, голубой…

Загрузка...